Советские депортации — репрессии или вынужденное переселение?
- Вкладка 1
Павел Полян
историк, филолог, директор Мандельштамовского центра ВШЭ, автор книги «Не по своей воле: история и география принудительных миграций» и составитель сборника документов «Сталинские депортации»
Депортации — это, безусловно, репрессии. Не самые страшные на этой шкале, но и не самые мягкие и приятные. Депортации — это, безусловно, миграции, поскольку это перемещение, причем в очень сжатые сроки, достаточно больших масс людей на достаточно большие расстояния. Иными словами, это комплексное историческое явление, в котором важно заранее разобраться в его основах. Потому что с «Архипелага ГУЛАГ» Александра Солженицына повелось не различать, собственно, гулаговские сюжеты, то есть индивидуальные репрессии, какими бы беззаконными они ни были, и репрессии депортационного типа. Там они вместе. Но, на самом деле, это различение принципиально.
Депортации отличаются в этом смысле следующим: они носят административный характер, то есть людей подвергают репрессиям не по судебному, а по административному решению того или другого органа. Органы могут быть разными. Наиболее массовыми и наиболее типичными являются такие решения, условно говоря, общесоюзного, общегосударственного уровня. Визирует их потом Верховный Совет, а принимают эти решения партийные органы, или их инициируют карательные органы — внутренних дел и так далее. Но в разные периоды, например, во время войны, право депортировать предоставлялось и другим органам. В 1920-е годы право на депортации имел даже Наркомзем. Это первый принципиальный момент.
Второе отличие депортации — это репрессии контингентного типа. Неважно, как тебя зовут, важно, что ты крымский татарин, важно, что ты кулак, важно, что ты, не знаю, свидетель Иеговы. А что ты сделал – ты ничего индивидуально не сделал. Ты относишься к контингенту, поэтому ты разделяешь его судьбу, которая чьим-то решением сведена к депортации. Контингентность — это второй очень важный принципиальный признак.
А отсюда уже мостик к третьему признаку. «Архипелаг ГУЛАГ» — это тоже миллионы людей, это тоже очень массовое явление, но каждый из этих миллионов сложился из индивидуальной судьбы. Каждый прошел через в той или иной степени карикатурности не судебные, но все-таки квазисудебные органы. Внутренним депортациям, то есть без пересечения границ Советского Союза, по моим подсчетам, были подвергнуты шесть с лишним миллионов человек. А с учетом разного рода внешних миграций — остарбайтеров, принудительной репатриации и так далее, за которые, правда, отвечала не только советская власть, — мы выходим на еще более впечатляющие цифры. Суммарно где-то на 15 миллионов человек — советских граждан, затронутых не только советскими, но и, скажем, немецкими репрессиями.
Это период с 1918 по 1953 год. После 1953 года депортаций не было, хотя были какие-то напоминающие их акции или операции — например, выселение немцев с Новой земли, когда нужно было очистить место под полигон для испытания всяких ядерных игрушек, или спуск таджиков с горных зон Памира. Но все-таки это депортацией не являлось.
Александр Дюков
историк, научный сотрудник Института российской истории РАН, директор фонда «Историческая память», автор книги «Ликвидация “враждебного элемента”: Национальный террор и советские репрессии в Восточной Европе»
Я, безусловно, согласен с Павлом, что депортации — это прежде всего репрессивный акт. Я помещаю депортации вслед за многими современными западными историками в общий контекст — контекст современности.
Дело в том, что депортации не были выдуманы большевиками. Мы знаем депортационные акции, которые проводились в Российской империи. В царское время существовал механизм, который позволял крестьянам выселять членов общины в Сибирь по приговору общины. Правда, при этой высылке стоимость перемещения в Сибирь элементов, которые были неприемлемы для общины, возлагалась на общину. Поэтому этим правом не очень часто пользовались. Тем не менее, оно было.
Также депортации не были чем-то, что было придумано здесь, на территории России. Депортационные акции осуществлялись западными властями в колониях, потом в годы Первой мировой войны эти депортационные акции пришли и в Европу и стали использоваться практически всеми великими державами. Эта практика массовой тотальной войны была воспринята большевиками, в какой-то степени отточена, доведена до форм, в которых в других странах и в таких масштабах они не проводились. Но в любом случае для меня это репрессивная практика, один из элементов политики выселения, характерной для современности.
В чем я расхожусь с Павлом. Дело в том, что я различаю репрессивные депортации и депортации, которые проводились не с целью наказания, не с целью обеспечения государственными органами безопасности, а для перемещения каких-то контингентов с одной территории на другую без ограничения прав этих людей. И многое из того, что, безусловно, принадлежит к перемещению населения, не может рассматриваться как депортация.
Я согласен относительно контингентности, если мы смотрим сверху из Москвы. Да, для Москвы действительно важен был контингент, и спускались разнарядки на количество подлежавшего выселению контингента. Но непосредственное наполнение и отбор этого контингента внизу был гораздо более зрячим, чем кажется из многих исследований, и участие местных и активистов, и властей в этом процессе было весьма велико.
Николай Сванидзе
историк, журналист, телеведущий
Два очень интеллигентных человека оперируют терминологией «депортация». А что такое депортация? Что такое репрессия? Вот когда спрашивают: «А почему такой большой процент голосует за Сталина, хотя все время говорят о репрессиях?» — люди просто не понимают, что это такое. Надо объяснять.
Депортация — контингентная, административная, правовая. Да какая разница? Людей грузили в телячьи вагоны, отправляли в холодную степь, и они гибли по дороге, а потом гибли в степи. Гибли сотнями тысяч. Или этническая депортация, то есть по этническому признаку, — надо же сказать, когда это началось и когда закончилось, сколько народу было депортировано.
Крымские татары — это май 1944 года. 180 тысяч депортировано. Четверть погибла по дороге. Операция «Чечевица». Чеченцы, ингуши, 23 февраля 1944 года, в день Красной Армии, а сейчас в этот день отмечают день защитника Отечества. От 500 до 650 тысяч депортировано. Пятая часть погибла сразу, в первые месяцы. Люди гибли сотнями тысяч, миллионами. Это же надо говорить, и нужно, на мой взгляд, выходить на несколько иной эмоциональный уровень разговора.
Были совершены страшные преступления против человечности. Это нужно называть своими именами. На заседании Ученого совета, конечно, принят другой язык. На обсуждении диссертации — тоже. Только никто ничего не поймет и не сделает для себя никаких выводов. Были совершены страшные преступления против людей — вот что такое депортация; погибло много мужчин, женщин, детей. Когда читаешь про то, как производилась операция «Чечевица», когда читаешь про раскулачивание, волосы встают дыбом. Это фашизм. Извините меня за такой всплеск, но тема, на мой взгляд, требует этого. Она не академична, она очень живая — и очень страшная.
Фрагменты дискуссии «Советская “мобильность”: к вопросу о депортациях», состоявшейся 28 мая 2019 года в рамках проекта «Исторический момент».